ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Печать

2012_5_Zaglav1

 автор: Александр ЕЛОПОВ

Позволительно ли христианину шутить и смеяться? Этим вопросом огорошил меня один из слушателей радиопрограммы «Ключ разумения», которую я веду уже более шести лет на Гомельском областном радио. Вопрос звучал риторически, поскольку человек, его задавший, заранее не сомневался в отрицательном ответе. То, что всякая шутка – грех перед Богом, писал он, легко проверить: достаточно лишь помолиться перед очередным припадком юмора. Господь Иисус Христос не смеялся, радовались, но не смеялись и досточтимые угодники Божии. Один из них, свт. Игнатий (Брянчанинов), прямо и резко обличил смехотворчество на страницах своего знаменитого «Отечника». Помните? «Всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный: от словес твоих оправдишися, и от словес своих осудишися (Мф. 12, 36-37). Горе вам, смеющимся ныне! яко возрыдаете и восплачете (Лк. 6, 25). Всяко слово гнило да не исходит из уст ваших: но еже есть благо к созиданию веры, да даст благодать к слышащим (Еф. 4, 29). Ниже да именуется в вас сквернословие, и буесловие, или кощуны (смехословие, шутки), яже не подобная (Еф. 5, 4). Плач – жизнь монаха: рождает его мысль сознания своей греховности, мысль покаяния. По этой причине празднословие и смехословие, как истребляющие плач в самом корне его, – в святых мыслях покаяния, как уничтожающие сущность и весь плод монашеского жительства, строго преследовались и преследуются во всех благоустроенных монастырях». 
Строгие слова прозвучали из уст уважаемого церковного писателя, признанного наставника христианской аскетики! Но можно ли считать их последним аргументом, способным подытожить и заменить все, сказанное Церковью по этому вопросу? Рискну заявить, что нет, и предлагаю читателям порассуждать вместе со мной…

2012_5_Smex

И так, существует мнение, что каждый из нас не боящийся проявить своё чувство юмора посредством шуток, тяжело грешит. Но давайте для начала уточним смысл используемых в данном случае понятий. Юмор есть способность человека превращать противоречия, сложности и опасности своей жизни в повод не для раздражения, уныния и страха, а для улыбки и смеха. Грех в основе своей есть преступление против любви к Творцу и твари, которое имеет много разновидностей: богохульство, убийство, клевета, разврат, зависть, жадность, воровство, сквернословие и т. д.

Смех может быть грубым, жестоким и сальным, он может звучать как ржание и гогот у тех, кому нравится пугать и шокировать других, выставлять напоказ свое скотоподобие. Смеющиеся таким смехом лишний раз выдают себя людьми, которые одержимы грехом и водят дружбу с бесами. Но греховен ли сам по себе смех? Нет. Люди могут смеяться и от чистой радости бытия, от простого и великого счастья жить в мире, подаренном нам Богом. Или вы никогда не видели, как смеются совсем маленькие дети, которых христиане сравнивают с ангелами? Скажете, что Господь Иисус Христос не смеялся? Откуда нам это известно? Из рассуждений авторов, живших через несколько и даже много столетий после Вознесения Христова? У евангелистов же об этом не написано ровным счетом ничего – как, кстати, и о том, мыл ли Спаситель руки перед едой, стирал ли Он Свою одежду, отгонял ли от Себя мух и т. д. Для авторов Евангелий все эти подробности были незначащими, не обуславливающими напрямую наше спасение.

Можно ли согрешить шуткой? Можно – когда она выражает атеистические или еретические убеждения, оскорбляет человеческое достоинство, разжигает прелюбодейные помыслы, демонстрирует садистские наклонности, тешит тщеславие. Но каждая ли шутка такова? Нет. Очень часто при помощи шутки христиане, в т. ч. монахи, подбадривают себя в минуту опасности, преодолевают уныние, развенчивают свою гордыню, освежают и делают более убедительной мысль.

Когда у свт. Филарета (Дроздова) великосветские дамы спросили, почему о Воскресении Христовом первыми узнали женщины, он ответил: «Потому что женский пол очень болтлив, а надо было, чтобы это событие стало известно всем как можно скорее». В шутливой форме святитель побудил пасомых еще раз оценить свое нравственное состояние, задуматься, а не согрешают ли они сами празднословием и сплетничеством. Греховен ли этот поступок Филарета Мудрого?

Когда лопнула канализация в только что построенном для Ленина Мавзолее, свт. Тихон (Белавин) заметил: «По мощам и елей!». Он пошутил? Да. Он согрешил? В чем? Когда самолет, на котором летел сербский Патриарх Павел, стал падать в море, Святейший с улыбкой сказал, что, видно, пора ему возвращать свой долг рыбам, слишком много он их съел, будучи монахом. Шутка? Да. Ну, и кто после этого Патриарх Павел? Великий грешник?

Допустим, покойный Предстоятель Сербской Церкви еще не прошел официальную процедуру канонизации (хотя в его святости уже сейчас уверено большинство сербов). Не причислен к лику святых и приснопамятный старец Павел (Груздев), про которого пишут, что «когда он лежал слепой, с трубкой в боку, до последнего вздоха продолжал шутить и не терял своей веселости». Но почему же благочестивые цензоры не выбросили из жития прп. Серафима Саровского поразительное свидетельство, оставленное этим «всемирным светильником»: «Веселость – не грех, матушка: она отгоняет усталость, а от усталости ведь уныние бывает, и хуже его нет. … Бывало, как не приду на клирос-то, братия устанут, ну и уныние нападет на них, и поют-то уже не так, а иные и вовсе не поют. Все соберутся, а я и веселю их, они и усталости не чувствуют! Ведь дурное что говорить ли, делать ли – нехорошо, и в храме Божием не подобает. А сказать слово ласковое, приветливое да веселое, чтобы у всех перед лицом Господа дух всегда весел, а не уныл был – вовсе не грешно, матушка».

Последние слова живо напоминают еще более знаменитый случай, рассказанный в Древнем Патерике  (глава 10. О рассудительности). «Некто, ловя в пустыне диких зверей, увидел, что авва Антоний шутливо обращается с братиями, и соблазнился. Старец, желая уверить его, что иногда бывает нужно давать послабление братиям, говорит ему: «Положи стрелу на лук свой, и натяни его». Он сделал так. Старец опять говорит ему: «Еще натяни!». Тот еще натянул. Старец опять говорит: «Еще тяни!». Ловец отвечает ему: «Если я сверх меры буду натягивать, то переломится лук». Тогда авва Антоний говорит ему: «Так и в деле Божием – если мы сверх меры будем налегать на братий, то от приражения они скоро сокрушаются. Посему необходимо иногда давать хотя некоторое послабление братии». Выслушав это, ловец был сильно тронут, и получив великую пользу, ушел от старца. И братия, утвердившись, возвратились в свое место».

Утвердимся же и мы, а заодно поймем, что, хотя монашество в лице своих лучших представителей составляет славу нашей Церкви, но было бы большой ошибкой судить о Православии почти исключительно по книгам, написанным монахами. Во-первых, это очень специфическая литература, в полном объеме не предназначенная для мирян. Ведь если ее воспринять буквально и без поправки на непринятые иноческие обеты, то не останется православных, способных размножаться и наследовать нашу землю… Во-вторых, даже штудируя иноческие и святительские книги, не стоит терять из виду настоящих живых монахов. Таких, например, каким был светлой памяти архиепископ Гомельский и Жлобинский Аристарх! Покойный владыка очень ценил духоносное наследие свт. Игнатия (Брянчанинова), но при этом умел пошутить и не боялся рассмеяться. Быть может, ему, монаху до мозга костей, неустанному молитвеннику, умершему на коленях перед иконами, было внятно то, что не видит в «Отечнике» самый внимательный и доброжелательный, но все-таки внешний взгляд?

Но как же быть с новозаветными цитатами, которые привел свт. Игнатий? К теме смеха прямо относятся Лк. 6, 25 и Еф. 5, 4, остальные два фрагмента, думаю, добавлены для пущей строгости, ведь тезис «смех и шутка = гнилое слово» сам нуждается в доказательстве. В контексте Нагорной проповеди и, более конкретно, заповедей блаженства слова «Горе вам, смеющиеся ныне!» обещают, что торжество врагов Истины рано или поздно сменится ликованием (даже смехом!) Ее друзей. Найдите выше (Лк. 6, 21): «Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь». Воссмеетесь! А кто-то говорит: святые радостны, но не смеются… В случае же с Посланием ефесянам у нас нет оснований категорично утверждать, что апостол Павел здесь в принципе осуждает смех и чувство юмора. Фраза «также сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны вам» может указывать на конкретные обстоятельства жизни ефесской общины христиан, известные Павлу, но неизвестные нам, например, на пристрастие некоторых новообращенных к шутовским ритуалам и представлениям, которые были характерны для языческой культуры того времени. В моем предположении нет ничего невероятного. И в современной школе учитель может сказать своим ученикам: «Замолчите! Перестаньте болтать! Как вы смеете материться – да еще в присутствии женщины!»,– вовсе не желая, чтобы они умолкли навеки.

И в заключение скажу о предложении помолиться перед тем, как пошутить. Я его поддерживаю. Какой тут может быть спор, когда библейские тексты призывают нас молиться непрестанно? Непрестанно, т. е., можно понять, и когда мы едим, и когда перевариваем пищу, и когда подрываем очередной немецко-фашистский танк, и когда зачинаем ребенка или просто целуем жену… Во всяком добром деле, нужном для нашего земного существования, мы просим помощи у Бога и уповаем на Его милосердие. Можете ли вы представить, что человек ощипывает курицу или подмывает младенца и молится, другими словами, помнит о Боге? Можете, почему бы и нет (или вам нравится слушать, как кричат голодные и грязные дети?). Так если и безголовая курица, и использованный памперс, и супружеское ложе – при правильном к ним отношении – не разлучают нас с Богом, будем ли мы отрицать, что некоторые люди способны шутить так, чтобы это не мешало молитве и не делало их богоотступниками? И почему бы нам за них не порадоваться вместо того, чтобы огульно и торопливо осуждать всякого, чьи губы трогает смех?