Эссе (печатается в сокращении)
С Иудою случилось что-то странное. Если бы два года назад ему кто-нибудь сказал, что он будет жить так, как он живет теперь, он засмеялся бы говорящему в лицо и назвал бы его сумасшедшим. Он – Иуда – вдруг неожиданно бросит свой маленький уютный домик, свой виноградник, который он обрабатывал с такой любовью… Он будет как нищий, как бродяга, неуверенный в завтрашнем дне, а иногда в сегодняшнем хлебе, бродить с толпою галилеян, прежде так презираемых им, из деревни в деревню, из города в город. Он будет, наконец, спорить с раввинами, возбуждая их гнев и негодование. Но с тех пор, как из уст Учителя он услышал слова о Боге, имя – Отец Небесный, точно Бог пришел к нему из какой-то заповедной глубины, и такой Далекий, Страшный и Неприступный, стал так близко, сов-сем рядом. Чувство Бога и Его близости сливалось в нем с еще более сильным и волнующим чувством близости к Учителю. Граней тут не было, одно переходило в другое. Он понял теперь, о чем была его тоска там, раньше, когда он был еще один. Он понял, что всю жизнь он искал только этой встречи, о ней томился, ее предчувствовал.
***
Иуде кажется, что в отношении к Учителю есть какая-то роковая черта. За ней как будто начинается то сокровенное, что носит Учитель в самой глубине Своего сердца, за ней лежит совершенный дар, уготованный Им для мира и человека. Но, чтобы перейти за эту черту, надо что-то отложить от себя, снять какие-то покровы. И покровы-то, кажется, ветхие, но они плотно прилипли к коже. И есть преступившие. Вот Симон, кажется, преступил… А Иоанн Зеведеев переступил, наверное. Он уже не вернется назад, и какое у него спокойное и радостное лицо… Ну я – Иуда? Он подходил к самой черте. Он как будто глядел туда, за эту черту, и у него кружилась голова и захватывало дыхание. Вот она лежит перед ним – невидимая. Так тонка и так непреодолима!
Учитель часто казался грустным. Он много говорил о позоре и смерти Сына Человеческого. Но ученики как будто привыкли к этим словам и где-то в глубине сердца отказывались принимать их. Они так были уверены в торжестве, стоящем при дверях, что втихомолку спорили друг с другом о первенстве в грядущей славе. Иуда совсем забыл о своем личном, о муках и сомнениях недавнего прошлого. Он весь был охвачен всеобщим настроением. Даже в нем это настроение было сильнее, чем в других.
И вот, Он вошел в храм Иерусалима и начал говорить. Слова Его были грозны. Никогда еще Он не говорил так. Он как будто срывал с вождей народа одну за другой их пышные одежды. Но Он разоблачал, кажется, не только их, но и их бога – бога мелких уступок и сделок, бога постоянной половины, всегда лгущего им и питающегося их ложью.
«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примите там большее осуждение» (Мф. 23: 13-14). «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: «благословен Грядый во имя Господне!» (Мф. 23: 37-39).
Случилось что-то страшное и непонятное. Ученики были совсем смущены и растеряны. Учитель ушел из храма. Это было непостижимо. Мессия, обличающий врагов, Мессия, ревнующий о доме Божием и изгоняющий торгующих там… Все это понятно… Но Мессия, оставляющий храм навсегда? Это немыслимо! И кто победил? Он – Ушедший или они – оставшиеся?
***
Иуда слушал, и ему казалось, что великое разрушение уже началось. Из темной глубины неба с оглушительным треском летят горящие осколки, и ангельские полчища, силы небесные недоумевают и, колеблются в своей хвале и своем уповании. И весь этот ниспадающий поток ужасов вызвал Он, Своим словом. Иуда не сомневался больше в Его могуществе, но Он кажется Иуде теперь каким-то страшным демоном. Он один только может спасти человечество… Но Он не хочет. Нищий и убогий, Он стоит здесь, принося в дар Своей нищете несметные сокровища Своих сил. Он идет навстречу страшному хаосу, и вместе с Ним идут те, кто ради Него оставили жен и детей. И Иудею он влечет за Собою. И только когда разлетятся в куски мириады миров и погибнет в неимоверных страданиях неисчислимое множество человеческих поколений, Он обещает зажечь белый свет воскресения. Иуда знал, что теперь он ненавидит этого Человека. И он не может больше дышать с Ним одним воздухом. Этот Человек отнял от него его счастье, разбил его жизнь, сломал его душу. Он уничтожил его веру и предал неслыханному позору веру его народа. Он готовит страшное унижение его родине. Он грозит гибелью миру. Он решился предать Учителя. Конечно, с ним трудно бороться. Но Его безумие больше Его сверхчеловеческой силы. Он Сам обрекает Себя на смерть. Пусть же совершится то, что должно совершиться.
Иуда во главе вооруженной стражи первосвященников шел в Гефсиманском саду за Учителем. За позор этой ночи, за ужас своего преступления, за свою гибель ненавидел Иуда Учителя. Ему казалось, что не он предает Учителя, а Учитель – его.
И он подошел и поцеловал прекрасные уста: «Радуйся, Равви!». И тихо отвечал Учитель: «Друг! Зачем ты пришел?» (Мф. 26: 49-50). И в голосе, и во взоре была знакомая бездонная грусть. Его окружили, взяли и повели… Иуда остался один в густой широкой аллее. И вдруг сразу, в одно мгновение, вспомнилось ему все, прошла перед ним вся его жизнь с Учителем. И в этот миг он понял тайну – тайну грусти Учителя. Это была тайна любви Учителя к нему, Иуде. Он говорил, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за своих друзей. И Он каждый миг отдавал душу Свою за Иуду. Каждый миг предавал Его Иуда своим взором, но Он не отводил Своих глаз. Он знал, что готовит Ему Иуда. Он мог бы уничтожить Иуду одним Своим словом или просто отойти от него. Но Он предпочел быть преданным Своим другом, чем от него отречься. Несколько часов тому назад, на вечере, Он спас ему жизнь. И теперь прощаясь навек, Он назвал его другом… Иуда был один в надвигающемся отовсюду мраке. С ним больше не было Друга.
Потом он был в толпе, перед дворцом прокуратора. Ходили разные слухи. Говорили, что идет громадная толпа исцеленных Им калек и больных, прокаженных и бесноватых, во главе с воскресшим Лазарем, требовать Его освобождения. Но никто не пришел, и успокоились. Ждали чуда. Одни говорили, что Он Сам совершит чудо, другие – что небо откроется, как было однажды на Иордане, и заговорит Его Отец. Но чуда не было. А когда Его вывели к народу, и толпа увидела Его изменившееся лицо и окровавленное тело, стало ясно, что ждать нечего. И все, что знали о Нем раньше, показалось сказкой, несбыточной и невозможной. Тогда стали требовать Его смерти упорно и неотступно.
Вечером того же дня Иуда подходил к опустевшей Голгофе. Учителя он почти не узнал. Как хорошо он знал это тело. Теперь оно распухло и было от этого неестественно громадным. Оно сплошь было покрыто синяками и ссадинами. Всюду были язвы от колючек на концах бичей. Все это истекало кровью, гноилось, и густые рои насекомых присасывались к ранам. И все-таки Он казался Иуде Единственным и Несравненным. Иуда видел теперь, что победил Он – Распятый в их страшной и неравной борьбе. Еще до распятия Он пленил мир Собою. Уходя, Он оставил его пустым и беззвучным. Распинаясь, Он вознес его с Собою на крест.
***
Если бы Иуда не совершил своего дела, кто знает, может быть, никто не дерзнул бы поднять на Него свою руку. И не там, за гранью гроба, но здесь, на земле, воссияла бы божественная улыбка Воскресения… Но он, Иуда, он сам воплотил это безумие. Теперь Иуда знает, Кто Он. Он не сомневается больше. «Воистину этот Человек был Сын Божий» (Мк. 15: 39). И от безумия этого чуда обезумеет мир. Одни отдадут Ему всю полноту своего сердца. Блаженны они, потому что в Его крови они убелят свои одежды. А другие? – Легионы маленьких иуд будут биться в невыразимой муке, верить и сомневаться, восходить и падать, благословлять и проклинать, любить и ненавидеть, преклоняться и предавать. Но горе предающему Сына Человеческого! Лучше было бы не родиться такому человеку!
Женщины, стоявшие у креста, обернулись, услышав страшный, нечеловеческий крик. Они увидели бежавшего человека с раздирающими душу воплями. Это был Иуда. Он бежал, спотыкался, падал и вновь бежал. Он бежал к храму бросить свои сребренники на холодные плиты.
Вечером в субботу один из учеников видел его тело в глубине обрыва. Оно сорвалось с дерева и разбилось о камни. Оно было отвратительно. Из рассекшегося живота ползли внутренности. Казалось, его уже тронули собаки. Лицо было расплющено. Но его узнали по клочкам рыжеватых волос и остаткам того особенного выражения, которое наблюдали у него последние месяцы.
А на утро следующего дня Мария Магдалина возвестила им, плачущим и рыдающим, что у отваленного камня гроба снова Живой Учитель благовествовал ей всемирную радость Воскресения.
Священник Анатолий Жураковский
