Сияющий идеал
«Красота спасет мир…». Это высказывание, приписываемое 
Ф. М. Достоевскому, цитирует ся сегодня повсеместно. И на подиумах, где худосочные красавицы пытаются показать свой эталон красоты. И в косметических салонах, где хирургическая пластика, уменьшая нос или увеличивая грудь, заявляет, что красота только в их руках. И в магазинах, где «благодаря» рекламе понятие красоты сделалось рыночным брендом…
Вообще-то у Достоевского высказывания в привычном виде: «Красота спасет мир», – нет. А есть другое: «Мир спасет красота». Очевиден вопрос: а что имел в виду сам Достоевский? В чем же, по мнению писателя, заключается красота, способная спасти мир?
Крылатая фраза впервые упоминается в романе «Идиот», причем, лишь бегло упоминается: «Господа, князь утверждает, что мир спасет красота!». Красота у Достоевского – многозначное понятие. Она – загадка, тайна, страшная и ужасная вещь.
Герой романа «Братья Карамазовы» Митя говорит о двух идеалах красоты – Мадонны и содомском, сожалея о том, что человек может оба эти идеала спокойно в себе совмещать: «Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей».
Достоевский совершенно четко разделяет красоту на истинную и ложную, высокую и низменную, горнюю и земную. Обретение идеала истинной красоты требует от человека подвига веры, обуздания своей низменной природы, трудного восхождения, где и воссияет нетленная красота. В подготовительных материалах к роману «Бесы» писатель дает ясное указание на то, что для него означает истинная красота: «мир спасет красота Христова».
Иными словами, высшая красота – это красота Христа. Сын Божий отождествляется с красотой подобно тому, как отождеств-ляется со светом и истиной. Эта мысль часто встречается в православном святоотеческом учении.
Наиболее полно представление Достоевского об идеале и красоте выражено в романе «Идиот». Здесь художественным воплощением красоты является князь Лев Николаевич Мышкин. Этот герой изначально мыслился автором «с ориентацией на евангельского Христа». Не случайно в черновых набросках несколько раз появляется запись «Князь Христов».
Что же несет в себе князь Мышкин? Отчего сам автор называет его «положительно прекрасным человеком», олицетворяющим идеал красоты? Разумеется, отождествлять Мышкина с Христом нельзя: князь лишь смертный человек, но своим духовным развитием он смог приблизиться к этому сияющему идеалу.
По замыслу автора, князь – воплощенная красота, одухотворенная, освященная любовью и страданием, далекая от чисто физического ее понимания. Именно эта красота, восстанавливая каждую отдельно взятую личность, и призвана, по Достоевскому, спасти мир.
Отрадное
Английский писатель Г. Честертон однажды сказал, что самый несчастный человек на свете – это атеист, который видит поразившую его красоту заката и при этом не может никому сказать «спасибо».
А ведь еще в книге «Притчей Соломоновых» сказано: «Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; от века я помазана, от начала, прежде бытия земли… я была при Нём художницею, и была радостью всякий день…» (Притч. 8:22-23,30).Именно критерий красоты стал главным аргументом при выборе веры святым князем Владимиром.
«Господь поселил русских людей на необозримых равнинах, среди лесов, полей и лугов, среди природы, – писал расстрелянный в 1937 г. епископ Серпуховский Арсений. – А ведь близость природы делает человека смиренным, простым и богобоязненным. Выйдет наш крестьянин на свою ниву, посмотрит он на свод небесный и невольно вспомнит своего Творца и Промыслителя. А эта красота природы – разве это не заставляет переноситься мыслью к вечной красоте – Богу и прославлять Его величие?».
Такое понимание красоты в окружающем нас мире свойственно не только простонародному взгляду. Неземная печать красоты Божественного творения в природе запечатлена и в русской лирической поэзии, и в русской пейзажной живописи.
Не об этом ли стихотворение М. Ю. Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива…»? Перечитайте этот поэтический шедевр, только не бегло, глазами, а не торопясь, душой. И вы залюбуетесь картиной, умилитесь интонацией и поблагодарите автора, а, может быть, и Творца. И вам откроется ваша тайна, спрятанная в глубине души. Потому что вы зримо увидите, как «прячется в саду малиновая слива» и «ландыш серебристый приветливо кивает головой». Вы отчетливо услышите, как «свежий лес шумит при звуке ветерка». Вы почувствуете, как «студеный ключ» лепечет вам «таинственную сагу». И вслед за поэтом вы ощутите счастье и высшую гармонию. И, быть может, вместе с ним воскликните:
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога…
В стихотворении все свидетельствует о Творце, все дышит Им.
У святителя-хирурга, архи-епископа Луки (Войно-Ясенецкого) в работе «Дух, душа, тело» есть одно чудное описание. Невозможно не вспомнить его: «Мне принесли букет цветов. О, сколько тонкой, чарующей красоты в этих дивных маленьких творениях Божиих! Как они прелестны своей малостью, полной кротости и простоты! Тончайшее кружево нежных белых соцветий, голубенькие и розовые, фиолетовые и синие крошки глядят на нас чистыми глазками своих лепестков и венчиков, испуская свой чудный аромат. Ну разве не очевидно, что это немая проповедь душевной чистоты? Надо иметь очень грубое сердце, чтобы не слышать этого голоса Божия, так ясно звучащего в красоте природы!»
И вновь возникает вопрос: возможна ли красота без Творящего? Ответ очевиден, как очевидно и то, что истинная красота напрямую зависит от духовного облика человека, ее сотворяющего.
Так, биограф Леонардо да Винчи рассказывает, что когда художник трудился над картиной «Тайная Вечеря», он был в ссоре с одним человеком и поклялся отомстить ему во что бы то ни стало. В этом настроении великий художник написал лицо Иуды. Но когда он начал писать лицо Иисуса Христа, понял, что не может придать лицу Спасителя нужное выражение. Леонардо, разгадав причину, пошел к тому человеку и помирился с ним. Только после искреннего примирения с недругом художник смог закончить произведение.
Дивное светолитие
Недавно случилось мне быть в Москве на Рождественских образовательных чтениях. Выкроила время и отправилась в Лаврушенский переулок, в Третьяковскую галерею.
Встреча с прекрасным была долгожданной и радостной. Мое многолетнее увлечение историей русской живописи позволило подходить к картинам, улыбаться и здороваться с ними, как с давними знакомыми. Не надо было наклоняться к табличкам, чтобы прочитать фамилии авторов и названия.
Но все же среди «друзей» я открыла много нового и неожиданного. Оказывается, даже очень хорошие репродукции не могут донести той красоты, что таится в подлинниках.
С детства удивляясь растиражированным работам «Грачи прилетели» и «Девочка с персиками», я была поражена, увидев картины воочию. От них струился чистый, прозрачный свет, словно время, само потрясенное красотой, побоялось оставить на них свой отпечаток.
Да, поистине прекрасна «весна русского пейзажа» Алексея Саврасова, неповторима чистота и свежесть девичьего портрета Валентина Серова. Ведь это настоящее чудо, когда художник может увидеть красоту в случайном и раскрыть тайну мировой гармонии.
Три раза я отходила и снова возвращалась к «Московскому дворику» Василия Поленова. Очарование этого 
небольшого живописного шедевра и сейчас в сердце.
Казалось бы, ничего особенного: обычный будний день, лопухи, сарай, репейник. Сушится на веревке белье, гуляют куры. Женщина выносит ведро, на траве играют дети. Все очень непритязательно и просто. Но этот дворик так тих и уютен, так мил глазу и сердцу…
На заднем плане – белокаменный храм с пятью луковичными главками, рядом шатровая колокольня. Купола сияют мягким золотым и серебристым цветом.
Картина излучает красоту и радость, дышит тишиной и умиротворенностью. От нее исходит неизъяснимое очарование, вызывая умиление естественностью и гармонией этого мира, на котором почивает благословение Божие.
Стоило приехать в Третьяковку, чтобы и на знакомом полотне Михаила Нестерова «Юность преподобного Сергия» открыть для себя совсем не звериный, а добродушно-умильный взгляд прирученного медведя, лежащего у ног преподобного.
Картина И. Левитана «Над вечным покоем» произвела огромное впечатление. Прежде ее философичность настораживала, не ложилась на сердце, а сейчас, рядом с огромным полотном художника, акценты расставились. А дело-то все в маленьком оранжевом пятнышке, не видимом даже на хорошей репродукции. Этот мазок – огонь, пламя свечей в окне старенького храма на сельском кладбище. Так вот оно что! Значит, и здесь, в густой тишине, среди зареченских далей, под вечным и предвечным небом, возносятся ко Господу молитвы о живых и мертвых! Все как-то сразу стало на свои места, гармонизировалось благодаря одному гениальному мазку художника.
Перелистывая страницы «Атласа мировой живописи XI – XX веков», заметила, что все время останавливаюсь на одном и том же месте. Ощущение было такое, словно в музейном полумраке с занавешенными бархатом окнами вдруг синью-золотом врывался небесный свет. Это дивное светолитие исходило от древнерусской иконописи, от кисти преподобного Андрея Рублева.
Так вот сейчас, в Третьяковке, подойдя к его творению, заметила, как из глаз брызнули слезы. От красоты? От радости и умиления? От счастья, что и я вижу это?
Как же прав был священник Павел Флоренский, потрясенный красотой иконы: «Есть «Троица» Рублева, следовательно, есть Бог»!
Подумалось: красота – это преображение, это то, что очищает и возвышает душу, пробуждает в ней стремление стать лучше, совершеннее, жить по Божьим заповедям и неустанно, неустанно духовно трудиться.
Татьяна ХОРИК
