ТЕАТР «ГЛАС» ПОЯВИЛСЯ В РАЗГАР ПЕРЕСТРОЙКИ. 24 АПРЕЛЯ 1989 ГОДА СОСТОЯЛАСЬ ПЕРВАЯ ПОСТАНОВКА СПЕКТАКЛЯ «СВЕТЛОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ», ЭТОТ ДЕНЬ СЧИТАЕТСЯ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ ТЕАТРА.
В мае cего года в Гомеле состоялся XI фестиваль «Славянские театральные встречи», который собрал коллективы из Беларуси, России, Украины, Молдовы. В программе фестиваля выделялся один коллектив только своим названием: Русский духовный театр «Глас». На фестиваль он привез спектакль о княгине Елисавете Федоровне Романовой. Сам театр и спектакль задали тему для размышлений: христианство в искусстве. Нам удалось поговорить с художественным руководителем театра «Глас» Никитой Сергеевичем Астаховым и его супругой, директором, актрисой театра Татьяной Георгиевной Белевич. А также посчастливилось пообщаться с почетным гостем фестиваля, художественным руководителем Московского театра русской драмы «Камерная сцена» Михаилом Григорьевичем Щепенко. Пусть интервью с этими интересными людьми предстанет перед нашими читателями как беседа-размышление на заданную тему.
О театральном искусстве
Н. С. Астахов: – У нас в начале XVII века произошло искусственное разделение государства с Церковью. И с этого момента существуют параллельно два типа культуры. Один имеет идеал Небесный, а другой тип культуры получил название «гедонистический гуманизм», когда идеалом становится только человек, а его целью – достижение земного счастья. Русский человек постепенно утрачивал понятие греха. Произошла подмена: человек встал на место Бога, стал главным действующим лицом в литературе и искусстве. Что же касается расхожего мнения, что Церковь всегда негативно относилась к театру, то тут нужно кое-что пояснить. Да, Иоанн Златоуст порицал театр, но театр античный, языческий. Иоанн Кронштадтский, когда критиковал спектакли, разбирал их на уровне мизансцен, а это значит, что он смотрел спектакли по нескольку раз! Но ругал театр не как вид искусства, святитель видел ошибочное отношение к искусству.
Т. Г. Белевич: – Здесь невозможно не упомянуть святителя Димитрия Ростовского. Его все знают как автора «Четьи Минеи», но он имеет отношение к театру. Он писал пьесы, которые разыгрывались семинаристами духовного училища, основанного им в Ростове. У нас, в рамках светского искусства, все перепутано. Свободой называют вседозволенность. Приукрашение греха – вот главный грех искусства. Потому и видим разнузданных «героев» на экранах и на подмостках, пригретых обаянием актеров.
Об актерстве
Н. С. Астахов: – Я воспитывался как актер советского театра. Тогдашняя актерская братия была влюблена в свою профессию. Но меня репертуар мало интересовал, мне надо было хорошо сыграть роль для того, чтобы прославиться, чтобы заметили… Я старался не думать о том, как действуют на людей те пьесы и роли, которые я играл: развращают ли души или облагораживают – мне было важно только одно: хорош ли я в той или иной роли. Гоголь писал: если у художника нет цели, то ему творчеством заниматься не следует. Деньги, слава – это не цель. Должна быть сверхзадача.
Т. Г. Белевич: – Желание понравиться – это «вывих» нашей профессии. Да, надо понравиться, но смотря кому?.. Богу надо понравиться.
Н. С. Астахов: – Иоанн Златоуст на вопрос «может ли художник принимать похвалу?» ответил: «Да, может, и должен относиться к этому спокойно, но не должен сетовать, если похвалы ему не будет. Потому что главная его заслуга – в работе, а работа его как раз и есть служение Богу». У нас на каждом углу были лозунги: «Вперед к победе… коммунизма… социализма… демократии!» и т.д. К чему только не призывали. Но если говорить «Вперед!», то надо сразу же пояснять, в какую сторону, потому что, как сказал А. П. Чехов, «для революционера и монаха это слово будет означать совершенно противоположные значения».
Т. Г. Белевич: – Самое трудное в актерской профессии – отстраненность в роли при ее проигрывании. Актерская личность – это способность к полному соединению с другим человеком, как на почве греха, так и на почве достоинств. Но при этом остается отстраненное осознание роли как бы со стороны, ведущее к покаянию. То есть спасает тебя твое личностное начало верующего человека.
Н. С. Астахов: – Если актер боится, что роль его развратит, это может означать, что духовно он не развит. Мефистофеля играть нельзя, но Шаляпин же играл и потом месяцами отмаливал. То, что «роль развратит», – это, по-моему, в духовном театре актерское кокетство. Сейчас уже «дококетничали» до того, насколько вообще опасна в духовном плане актерская профессия? В духовном плане опасно находиться не только в профессии, в жизни – прежде всего.
М. Г. Щепенко: – Я почитаю Станиславского, но с самим термином «перевоплощение» не согласен. Перевоплощение – это значит стать другой личностью. Личность человека непостижима, таинственна и уникальна. Стать другой личностью невозможно. Поэтому я говорю не о перевоплощении, а о сочувствии. Этот термин был уже у Щепкина, а он был христианином. Когда я сочувствую, я могу относиться к своему герою с христианской любовью. Кукловод не является куклой, однако сколько эмоций переживает кукловод! Но полное слияние с образом – это патология. Играя короля Ричарда, не обязательно самому звереть. Чем талантливее актер, тем больше расстояние от образа. Важно быть контролером, но не холодным, а сочувствующим. Через сочувствие нужно понять корень греха. Чтобы сочувствие и оправдание не слились, у актера должна быть своя позиция в отношении к образу. Дидро считал, что полное самообладание при отсутствии чувствительности дают гениального актера. Александр Петрович Ленский – современник Станиславского и актер Малого театра – думал иначе: полное самообладание при крайне чувствительности дают большого актера. Не надо пугаться слова «страстность», – в русском языке оно имеет ряд значений: страсть как греховное чувство, как страдание, как просто сильное чувство (я страстно люблю музыку, Бога). Когда у творческого человека есть страстное стремление к Истине, Добру, Красоте, тогда и возникает сверхзадача. Это искупает опасность актерской профессии.
Н. С. Астахов: – Актерам можно ставить такую задачу: ты хороший человек, но ты можешь подыграть, что плохой, «прикинуться». Но, входя в образ, актер становится по греховной мерке на уровень персонажа, важно, чтобы погружение в роль осуществлялось под самоконтролем: осознанно вошел в роль и осознанно из нее вышел. Сколько случаев, когда актеры не могут до конца вернуться в реальность, возникают психозы, неврозы, а главное – уверенность, что я лучше своего героя. У нас же в театре есть такая теория: ролью надо каяться за своего персонажа.
Т. Г. Белевич: – Не меньше трудностей и с положительными героями. Как играть святого?! Поэтому мы чаще всего играем не святого, а как бы от его имени. В спектак-лях мы используем житийную литературу, которая и подсказывает такое решение.
Н. С. Астахов: - Был такой случай. В Вологде, во время проведения фестиваля «Голоса истории великой», перед нами минский театр показывал «Жизнеописание святого равноапостольного князя Владимира». Спектакль повествовал о жизни святого до его крещения. У него было множество жен, и вот эту «половую жизнь» они стали изображать на сцене. Спектакли игрались под открытым небом. Пошел проливной дождь. А персонажи в образовавшихся лужах продолжали совершать свой актерский «подвиг», воспроизводить совершенно непотребные мизансцены: в грязи, с замызганными от потекшего грима лицами – это было безобразное зрелище.
О духовном театре
Н. С. Астахов: – Нас предупредили в церкви в самом начале существования теат-ра «Глас»: «У вас будет совсем другая жизнь». Если ты говоришь, что ты верующий человек, то ты вступаешь в брань. В Православной Церкви существует такое понятие, как меч духовный. Это – Слово Божие. Нам самим не по силам тягаться с «князем мира сего», но с помощью Божией все возможно. И в этом есть концепция и позиция театра. Мы начинаем день в театре, репетиции с молитвы, потому что молитва объединяет коллектив крепче всех нравоучений. Молиться очень трудно. Это большая ошибка – принимать молитву за творческое вдохновение. Хотя все знают, что вдохновение не такой уж частый гость, в творчестве все дается через упорный труд. Труд – и в молитве, только еще больший труд. У нас соблюдается пост, но каждым членом коллектива по мере сил. В первую и последнюю седмицу Великого поста мы спектакли стараемся не играть, в основном репетируем. На время поста корректируем репертуар.
Т. Г. Белевич: – Нам ни одна работа не давалась легко. Особенно трудно, когда касаешься православной проблематики, темы святости. Тяжело с актерами, многие просто не готовы читать евангельский текст, потому что многого не понимают. Готовых кадров нет. В театральных учебных заведениях не закладываются даже основы православной культуры. Это катастрофично для будущих художников, для театра в целом. Нас духовно поддержал в свое время схиархимандрит Иннокентий (Просвирнин), который напутствовал: «Забудьте тот театр, к которому вы привыкли. Вы – предтечи возрождения русского Слова. У вас будет очень трудный путь и много испытаний. Будет так крутить, что кажется, что уже ничего не получится. Но в самый последний момент все сложится. Господь не оставит!». Духовное светскому не надо противопоставлять. И совсем не значит, что светское – это обязательно не духовное, не религиозное. Мы ведь светские люди. А разве светские люди не могут быть верующими? Святейший Патриарх Алексий II говорил как-то на очередных Рождественских чтениях, что почему-то «светский» отождествляют с атеизмом, а это неправильно. Наш театр духовный, но материал мы берем и светский, через который осмысливаем духовные проблемы.
М. Г. Щепенко: – Нельзя называть христианским то искусство, которое христианское только по теме, по антуражу. Христианским является то, что христианское по сути. А наша русская культура христианская по сути: Татьяна Ларина, герои «Дворянского гнезда» Тургенева делают выбор как христиане. Для меня несомненно, что любое искусство религиозно. Даже атеист исходит из каких-то аксиом. Художник имеет какую-то веру, истинного искусства без духа не бывает, другое дело, что это за дух. Пушкин приказывает: «Веленью Божию, о муза, будь послушна». А в другом месте сообщает: «Тогда какой-то демон злобный стал тайно посещать меня». Поэтому так важна духовная составляющая любого творчества.
Н. С. Астахов: – Я считаю, что в духовном театре можно работать в совершенно любых жанрах. Нельзя загонять фантазию в определенное русло, в стереотипы, тогда искусство заканчивается и наступает механическое повторение. Проблема не в жанре и не в форме, а в духовном содержании. Вот, например, шекспировский «Отелло». Мне крайне интересно, как это Отелло-христианин душит христианку Дездемону и перед этим спрашивает, молилась ли она на ночь?
О Православии и русской культуре
Н. С. Астахов: – Будучи еще студентом и работая над ролью Мармеладова, в библиотеке Щепкинского училища взял на ночь почитать Евангелие (тогда давали читать только на ночь и не афишируя). Дома была больная бабушка. Читал вслух, чтобы не заснуть, а бабушка, пока читал, переставала стонать. Как умолкну, снова стонет. Но по-настоящему прочитал Евангелие в тридцать лет и удивился, почему ЭТО не звучит со сцены.
М. Г. Щепенко: – Человек культурно богатый непременно придет к Богу, но идет он по ступеням культуры. Сегодня секулярная культура пронизана сатанинским духом. На фестивале я пытался говорить о духовном начале искусства, но, к сожалению, мало кто хочет слышать. Поклонение искусству – форма неоязычества. О театре принято было говорить, как о храме искусства. Но если этот храм не Бога, а искусства, то это капище. Но и в церкви мы сталкиваемся с элементарной культурной необразованностью. Образовавшийся разрыв культуры и Церкви не только можно, но и необходимо преодолевать. По словам М. М. Дунаевского, автора шеститомника «Христианство и литература», культура разцерковилась, а Церковь разкультурилась. Мы должны идти навстречу друг другу.
Т. Г. Белевич: – Русская культура пронизана Православием. Тому множество примеров. Мало кому известно, что в самом Щепкинском училище был когда-то храм святой Марии Магдалины. Старостой храма был Бахрушин, тот самый, кто создал в Москве знаменитый музей театрального искусства, который носит его имя.
Сам М. С. Щепкин был верующим человеком. Мария Николаевна Ермолова, учившаяся в Щепкинском училище, была тайной монахиней, на отпевании которой в 1928 году служили митрополит Сергий (будущий Патриарх), преосвященный Трифон (Туркестанов), четыре архимандрита и четырнадцать священников. В Щепкинском учился и К. С. Станиславский, который в письме-завещании о своей дочери писал: «Сделать все возможное, чтобы она была верующая, так как только при этом условии можно сохранить в жизни поэзию и чувство высокого». В советский период из системы Станиславского была вычеркнута духоносность, а оставлена в основном механика.
Н. С. Астахов: – Это не мы «притягиваем за уши к православию» русскую классику. Это ее долгое время оттягивали от Православия. Правомерно ли Чехова представлять только «Дамой с собачкой»? Почему бы не мерить его творчество такими произведениями как «Степь», «Студент», «Архиерей»? Герой пьесы «Чайка» Треплев сочиняет пьесу, музыкальный строй которой мне до боли что-то напоминал. Потом вспомнил: это же 103-й псалом! Только весь пафос пьесы Треплева ведет к тому, что в конце появляется тот, кто пахнет серой. То есть Треплев сочинил антипсалом! Не потому ли он вешается в конце? Почему на это в чеховской пьесе никто не обращал внимание? Чехов в «Чайке» бьет наотмашь по всей «страдающей интеллигенции», в сущности – безбожной. Он написал честно, но без злобы. То же и с Гоголем. Через десять лет после «Ревизора» Гоголь пишет «Развязку Ревизора», в которой Ревизор описан как Человек, перед Которым в свое время предстанет каждый из нас. Наша театральная критика с этим примириться не может до сих пор.
Т. Г. Белевич: – Во время просмотра фильма «Остров» меня не покидала мысль: наступит время, когда актеры будут похожи на монахов способностью к созерцанию. Природа русского актера сострадательная, она близка к переживанию и сопереживанию. Станиславский говорил: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве». Искусство в себе – это ведь и есть дар Божий, а не самовыражение. Дмитрий Сергеевич Лихачев говорил: нельзя притвориться интеллигентным человеком, им можно только быть. Верующим так же нельзя притвориться.
P.S. 14 марта 1992 года заблагоухала земля, которую актеры театра «Глас» привезли из-под Алапаевска, с места гибели Елисаветы Федоровны Романовой. Это было за две недели до прославления великой княгини Русской Православной Церковью.
Беседовала и подготовила материал ИРИНА ГРИЩЕНКО
В обработке беседы использован материал из книги
Н. Астахова и Т. Белевич
«Незримые ступени христианства».
Михаил Григорьевич Щепенко
Учился в Пензенском художественном училище, Всесоюзном заочном юридическом институте. В 1978 году – выпускник Щукинского театрального училища. В 1974 году с женой Т. С. Басниной организовал театральную студию при МХТИ, которая потом стала театром-студией, а с 1987 года театром «КАМЕРНАЯ СЦЕНА»
М. Г. Щепенко осуществил более 60 постановок в лучших традициях вахтанговской театральной школы.
В 1996 году М. Г. Щепенко закончил миссионерско-катехизаторский факультет Свято-Тихоновского богословского института. В 2001 году удостоен звания «Заслуженный деятель искусств России». Профессор Ярославского театрального института и Московского государственного педагогического университета. Академик Российской академии естественных наук.
Среди наград – медаль «Пастырь добрый», орден святого благоверного князя Даниила Московского III степени, Орден Дружбы.
Никита Сергеевич Астахов,
Заслуженный артист России, художественный руководитель театра «ГЛАС»
За вклад в развитие культуры и искусства, направленный на духовное возрождение России, отмечен церковными и государственными наградами: орденом святителя Макария III-й степени и Орденом Почета
Татьяна Георгиевна Белевич,
Заслуженная артистка России, директор театра «ГЛАС»
Удостоена ордена равноапостольной княгини Ольги и звания «Почетный деятель искусств города Москвы»
